Инна ШВЕЦ, член РОИА.

(Памяти казака Валентина Григорьевича Малого)

26 АПРЕЛЯ чтут память казаков и казачек, погибших в годы Гражданской войны, невинно убиенных и замученных. Вспоминают тех, кто, несмотря на репрессии и гонения, сумел даже на чужбине сохранить преданность родной земле, веру, обычаи, язык и дух своего народа, сумел воспитать своих детей и внуков в казачьих традициях. Для тысяч казачьих семей дата служит точкой отсчета истории и жизни «до» и «после». Именно в этот день в 1991 году был подписан Федеральный закон «О реабилитации репрессированных народов, в том числе и казачества». 

Расправы растянулись на годы. 24 января 1919 года было распространено принятое на заседании Оргбюро Центрального комитета РКП (б) циркулярное письмо «Об отношении к казакам». Письмо, ставшее смертным приговором целому народу… Массовые репрессии, голодомор назвали обобщенно «расказачиванием». Хутора и станицы переименовывались в села и волости, казакам предписывалось сдавать оружие и «снимать лампасы». Станицы обезлюдели. Были стерты с лица земли сотни станичных кладбищ, предан забвению казачий быт.

С окончанием Гражданской войны репрессии лишь усилились. Только в декабре 1932-го – январе 1933 годов на так называемые «черные доски» было занесено 13 кубанских станиц. Казачьи семьи выселяли, обрекали на голод, разлучали. Непокорные станицы спешно заселялись привезенными из центральных областей «пришлыми», как называли их сами большевики, или красноармейцами. Волнения жестоко подавлялись. 

Историк-архивист, подъесаул, зам. атамана ЕКО по связям со СМИ  передал в районную газету воспоминания и истории о земляках. Одну из них, рассказанную ему  соседкой Тамарой Коцеба, предлагаем нашим читателям.

Начало 30-х годов на Кубани ознаменовано суровыми событиями и созданием колхозов. В то же время против тех, кто не хотел вступать в них, были объявлены репрессии. В 1931 году они затронули станицы  Канеловскую, Шкуринскую и прилежащие к ним хутора.

Род казака Дмитренко в станице Шкуринской слыл работящим. У многих из них стояли добротные дома, были большие наделы земли, держалось крепкое хозяйство. В первые годы Советской власти глава семьи вместе с сыновьями создали свое товарищество, купив молотилку на четыре семьи. С той поры с жатвой хлебов управлялись за считанные дни. Времена наступили новые, и прогресс входил в крестьянский быт все смелее. Радоваться бы, да жить припеваючи всем, кто умел трудиться на своей земле, да не тут то было… Зажиточные семьи стали камнем преткновения для новой власти. 

В июле 1931 года первым забрали зятя Дмитрия Львовича    Дмитренко, Александра Коцебу, проживавшего в станице Канеловской и объявленного врагом народа. Жена, Агриппина Дмитриевна с годовалым сыном Толей на руках долго бежала следом за повозкой, увозившей ее мужа. Все попытки  узнать что-либо о его судьбе оказались безрезультатными. Ей дали  добрый совет: забыть о его существовании, если хочет остаться в живых. Не успела Агриппина оклематься от одной страшной потери, как нагрянула другая: от дальней родни узнала, что семью отца, Дмитрия Львовича Дмитренко, в чем были, увезли в станицу Староминскую прямиком на железнодорожный вокзал. Сведущие люди сказали, что там стоит целый состав таких репрессированных. Оставив Толю на свекра, она на подводе рванула в райцентр. Но к вагону ее не пустили. Дома ее ждала еще одна страшная новость. К ним в дом нагрянули активисты и увезли всех, даже с трудом передвигавшегося свекра. Только на земляном полу, на соломе, ползал ее маленький сынок. Вскоре объявились новые жильцы.

Они быстро освоились в добротном доме, выделив Агриппине с сыном маленькую комнатку. Но пару недель спустя выставили несчастную женщину за порог, заявив, что не желают жить под одной крышей с бывшей кулачкой. С той поры Агриппина мыкалась по чужим углам, совершенно забыв, что значит быть хозяйкой в доме. В колхозе на трудодни ничего не платили, и перебивались тем, что удавалось вырастить в огороде. Но и это им не принадлежало. Сразу появлялись уполномоченные, изымавшие все без остатка.

О сосланных долго не было ни слуху ни духу. Бедная женщина, оставшаяся одна-одинешенька на всем белом свете, не знала, увидит ли когда-нибудь родных своих людей. Но много лет спустя до нее дошла худая весть. Вернулся из ссылки родной дядька, Кузьма Львович, с двумя сыновьями. Он то и рассказал племяннице о страшном пути, когда их везли в Пермскую область, на лесоповал. В вагон их набили столько, что ни лечь, ни сесть было негде. Кузьма Львович поведал о последних минутах Груниной семьи в собственном доме. Уполномоченные ворвались в чужое жилище и стали жечь книги, изымать съестные запасы. Когда очередь дошла до швейной машинки, Дмитрий Львович со слезами стал умолять отдать ему кормилицу: с ее помощью он надеялся выжить в чужом краю. Но взять из дома людям не разрешили даже продуктов. В пути уже через несколько дней слабые начали пухнуть с голоду. Тела умерших просто сбрасывали в лесу, потому что хоронить не было ни команды, ни времени.

Но семья Дмитренко Дмитрия Львовича  доехала до места назначения в полном составе. Вместе с родителями в холодной тайге высадились дочери: Татьяна – 19 лет, Александра - 15 лет, Ирина - 13 лет, Рая – 8 лет, и младший сын Иван - 7 лет отроду. Так как ночью случались заморозки, решено было вырыть землянки и поселить туда хотя бы детей. Когда смогли заготовить бревна для себя, приступили  строить небольшие деревянные домишки. На дичь научились ставить силки, ловили рыбу, с овощами было сложно. Можно было выменять что-то у местных, но не на что. Старшая, Татьяна, устроилась работать в столовой, все остальные трудились на лесоповале. Таня старалась принести из столовой хоть остатки какой-то еды, благодаря этому с голоду не умер никто. Дмитрий Львович и Кузьма Львович с раннего утра до темноты валили огромные вековые сосны и ели. Поначалу было очень трудно, но со временем втянулись. Привыкшие трудиться, они быстро приспособились к непривычному делу. Вскоре под огромным стволом упавшего дерева погиб брат. 

После потери кормильца семья снова стала голодать. К тому же Татьяна, исподтишка подкармливавшая родню, слегла от воспаления легких. Ее смерть стала еще одной тяжелой утратой. Старшие, Александра и Ирина, работали здесь же, на лесоповале, а младшие, Раиса и Иван, ходили в школу. Очень часто спать ложились с пустым желудком. 

Чтоб спасти дочь и сына от голодной смерти, вдова решилась отдать младших детей в детский дом. Ивана определили неподалеку, а Рая оказалась в Азербайджане. 

Все это поведал Агриппине дядька Кузьма. Он бедствовал в родной станице. Ни жилья, ни работы не было. Старший его сын, помыкавшись без работы, решил податься назад, в таежный край. Там все было более понятным и привычным. В сороковом молодая еще женщина родила дочку Тамару. Девочку записали на фамилию матери - Коцеба. Вскоре молодого отца забрали в армию, и больше его никто не видел - в 41-м  началась война.

Сразу после  Великой Победы к Агриппине пришел брат Иван. В войну он сбежал из детдома на фронт. Воевал под Сталинградом. Он знал, что старшая сестра живет в Канеловской, в нескольких километрах от его родной станицы Шкуринской. Ваня унаследовал от деда хороший голос и решил поступить в Ростовское музыкальное училище. После смерти Сталина наступила пора оттепели. Ссыльные возвращались в родные края. Но девчата Дмитренко, Шура и Ирина, к этому времени уже вышли замуж за северян и остались в тех краях навсегда. Так и не встретилась Агриппина со своими младшими сестричками, не увидела своих племянников. Так терялись родовые корни, которые в прежние времена на Кубани берегли и чтили. Только Рая после детдома вышла замуж и некоторое время спустя переехала в Майкоп, где живет до сих пор. При жизни Агриппины  Дмитриевны сестры свиделись.

В 47-м Тамара Коцеба сама, следом за соседскими детьми, пошла в школу. На ней было единственное штопанное и перешитое платье. Еды в доме никогда не было. Толик, старше сестры на девять лет, стал кормильцем. На реку Ею ходили гурьбой, где ловили раки, которые потом высыпали в бочку и варили долгое время. А еще Толик научился добывать яйца диких уток. До наступления холодов он много раз лазил по камышам, и эти яйца часто оставались их единственной пищей. Иногда спасала рыба. Из нее варили уху, жарили, и это помогало выжить.  Агриппина наконец-то разжилась телочкой, и они с нетерпением ждали, когда же она вырастет. К тому же нужно было платить за нее налог, и хозяйке постоянно приходилось приносить справку с ветлечебницы, подтверждать, что она молока еще не дает. 

Наконец-то у них появилась корова, а им в колхозе дали комнатенку. Это было настоящее счастье. Чтоб справить детям обновки, Агриппина Дмитриевна собирала за неделю масло и везла в Ростов. Как-то она задержалась на три дня, подумали, что случилось что-то страшное. Тамару пришли забрать  с сельсовета, но Толик не отдал сестру. «Мама вернется», -  категорично заявил он. Потом с большими потугами купили маленькую завалюшку, но это было свое жилье. Радовались несказанно, но в пятидесятые годы в хуторе Ея случилось наводнение, и старый домик накренился совсем. Мать с дочкой приняли решение строиться. Как в старые времена, натаскали веток, сделали саман и слепили домик. Много лет спустя, после смерти мамы, Агриппины Дмитриевны, Тамара   Васильевна купила себе дом неподалеку, а на старом подворье общество охотников и рыболовов построило охотничий дом. 

Вот такая печальная родословная у семьи Дмитренко, где из многочисленной родни осталась только дочь Тамара.