С детства я преклоняюсь перед людьми старшего поколения, на чьи плечи выпали нечеловеческие испытания. Возможно, благодарными потомками мы выросли потому, что в каждой семье были свои герои, отцы и деды, только вернувшиеся с фронтов Великой Отечественной. Очень уж редко, но все же они делились с родными своими воспоминаниями о тех страшных событиях, свидетелями которых им довелось стать. И мы, их дети и внуки, старались запомнить каждую деталь из их взволнованного рассказа. 

Общаясь с ветеранами, невольно прихожу к мысли, что пока мы помним о них, нам есть на кого равняться. Ведь все то, что они сумели  передать нам, является величайшей ценностью, которую мы обязаны принять как духовное завещание. Это наследие помогает нам выстоять в трудные минуты жизни, сохранять человеческое достоинство, потому что их жизненный подвиг пока еще рядом. 

Голод и холод, которые им довелось пережить, были не самым страшным в их жизни. Невозможность реализовать себя, свои способности принесла им гораздо больше потерь и разочарования. Ведь многие из подающих надежды людей могли стать учеными и инженерами, но им пришлось восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство, а потом уже думать о себе. И каждый раз непроизвольно спрашиваю себя: смогла бы я вынести все то, что выпало на их долю? В памяти рассказ Марии     Леонтьевны Зиминой.

Из воспоминаний М. Зиминой:

 - Отец умер еще до войны. Мама, Дарья Григорьевна Чепурная, чтоб прокормить троих детей, устроилась в колхоз «Комсомолец», поля которого раскинулись за 30 км от Староминской. Летом, в страду, она почти не появлялась дома. Потому что работали от зари до зари, транспорта не было, а добираться пешком в такую даль не было ни времени, ни сил. Старшие сестры, Клава и Анна, тоже вместе с мамой зарабатывали трудодни. Меня на лето брали с собой, и я уже с двенадцати лет с такими же подростками трудилась в поле.

Осенью пошла в школу и осталась одна в доме. Овощи, что выкопали в огороде, сложили в сундук, стоящий возле печки. Но ударили первые морозы, одежонка моя обветшала, да и растопить печку было  нечем. Иногда соберу в округе сухостоя, чтоб хоть чуть согреться в стылой хате, а разжечь нечем. Когда стало уж совсем невмоготу от холодов, бывало, выйду во двор и смотрю, в какой хате из трубы дым. Схвачу кастрюльку и бегом туда: «Дайте огоньку на растопку». Принесу, высыплю жар на сухостой: иногда загорится, а чаще просто потухнет.

Зима была лютая, холода так сковали землю, что обогреть дом сушняком не получалось. Картошка вся в сундуке замерзла. Теперь даже суп сварить было не из чего. Соседи наши, видя, что я одна бедствую в холодном доме, разрешили у них ночевать. Так и жила: полдня в школе, там все-таки топили печку, до позднего вечера  боролась с холодом и голодом дома, а потом отправлялась к ним.   Четвертый класс я закончила на пятерки, и маме передали похвальную грамоту. 

Когда немцы зашли в станицу, она настояла, чтоб я осталась с ней в бригаде. Мы долго не появлялись дома, в станице, и мама не находила себе места. Беспокоилась, что фашисты сожгут дом. И как потом жить дальше? Однажды поздней осенью решились наведаться к себе. Во дворе никого не было видно, и мы вошли во двор, весь изрытый окопами. На пороге дома показался немец, наставив на нас автомат.

Мы бросились бежать, нас остановил грозный окрик. Вышли еще фашисты. Подозвав к себе, они потребовали, чтоб мы спустились в окопы. Мама перекрестилась, приготовившись к смерти. Они потребовали, чтоб мы медленно прошли, ощупывая земляные стены. Мы поняли: немцы опасались, что окопы могут быть заминированы...

Первое послевоенное лето в колхозе помню очень четко. Началась уборка урожая. Женщины косили хлеб вручную, собирали в валки. Меня поставили управляться с быками. На арбу загружали валки пшеницы, и они тянули их до молотилки. Работали без отдыха. Спешили убрать большую часть хлебов. Помню, к концу третьего дня я подвезла к молотилке стог скошенной пшеницы. Бабы стали разгружать, а я как стояла впереди быков, тут же упала прямо в пыль, перемешанную с устюками, и уснула.  

Из воспоминаний Галины Николаевны Леоновой:

- Наш,  - шептала четырехлетняя Галя, заслышав гул мотора. Фашистские бомбардировщики она распознавала безошибочно. 

В госпитале, где мама девочки, Клавдия Петровна Жаркова, работала врачом, бинтов катастрофически не хватало. Поэтому утром, после перевязки, их стирали, сушили, а вечером все, кто мог хотя бы сидеть, в том числе и Галя, скручивали в валики. Госпиталь находился недалеко от Сталинградского фронта, и раненых везли днем и ночью.

Сколько помнит себя Галина Николаевна, детство ее прошло вот в таких госпиталях. Солдатики учили ее читать и писать, с ними она постигала науку выживания. 

Из воспоминаний Евгении Николаевны Кравченко, блокадницы Ленинграда:

Январь 1942 года. Стылый, тревожный рассвет поднимался над городом. В голове двенадцатилетней девчушки как набат звучал один и тот же вопрос: где достать хлеб? Дойти до магазина, где выдают хлеб на завтра, потому что вчера они съели пайку на день вперед? Увидев толпу людей, выстроившихся возле магазина затемно, обрадовалась, но оказалось, что здесь отоваривали только сегодняшние карточки. Замерзшая, она все стояла в толпе, надеясь на чудо. Не могла вернуться домой, где умирали с голоду мама и младшая сестра. 

- По ту сторону Невы отоваривают на завтра и послезавтра, - сжалилась над девочкой старушка. Она знала, что многие, не выдерживали и съедали пайку следующего дня. - Только реку переходи осторожно, там на каждом шагу полыньи от бомбежки.

Только поздним вечером, прижимая к груди кусок  черного, пахнущего жмыхом хлеба, раздобытого по счастливой случайности, она с трудом доплелась до старого деревянного дома с пустыми глазницами.

- Доченька, мы уже живой тебя не надеялись увидеть, все слезы выплакали, - обняла дочку вышедшая навстречу мама, еле передвигавшая опухшие ноги. Вместо ответа Женя протянула ей пайку хлеба, по 120 грамм на каждого. Женщина тут же обмакнула в кипяток нож и принялась разрезать черствый кусок. Взяв чайник с плиты, разлила по кружкам кипяток, и все стали макать туда черные кусочки. Так  сытнее. Должно  хватить на два дня.

Вскоре после смерти отца брат Николай забрал с собой Женьку, эвакуируясь вместе с училищем. 

Брат с сестрой  побежали на Финский вокзал, где уже стояла огромная толпа изможденных голодных людей. Никто не знал, когда подадут вагоны. В таком тревожном ожидании прошло несколько дней. Люди замертво падали прямо на пол в здании вокзала, не дождавшись эвакуации. 

Началась посадка. В тревожном молчании доехали до Ладожского озера. Поезд стал. Сколько дней люди стояли на открытой местности, днем греясь у костров, на ночь забиваясь в теплушки, Женька не помнит. Наконец на берегу озера выстроились с десяток полуторок. Усадив сестренку в кабину, брат дал команду  студентам прыгать в кузов. Колонна тронулась в путь глубокой ночью. Продвигались медленно и осторожно, огибая пробитые бомбами воронки. Их охраняли солдаты с фонарями.  На другой стороне озера блокадников ждал товарняк, в котором до  войны перевозили скот.

Обрадовались временному жилищу, где вовсю полыхала буржуйка, где им наконец дали пайку хлеба и долгожданный кипяток. 

Из воспоминаний Марии Петровны Лутченко, учителя математики СОШ № 2:

- Как только наши войска отступили, следом за ними показались немецкие танки. Жители села, кто в чем, побежали к Днепру. Под его кручей они надеялись схорониться от свистевших снарядов, несших смерть. Целый день матери и дети, старики и старухи просидели под высокими берегами, наблюдая за тем, что происходит в их селе. В небе над ними два самолета. Красная звезда и черная свастика сошлись в смертельном поединке. Наш летчик сумел одолеть врага, и тот, выбросив парашют, ринулся на землю. Отступавшие войска начали обстрел, и снаряды засвистели еще быстрее. Падая в Днепр, они поднимали столбы воды. Матери в жутком страхе за своих детей прижимали их головы к земле. Днем под обстрелом люди не чувствовали ничего, кроме ужаса, а ночью, когда пошел проливной дождь, жутко замерзли. Ночи на Черниговщине с середины  августа холодные. Мокрые, голодные дети, клацая зубами, прижимались к матерям, в них одних ища защиту и спасение.

Утро. От безысходности вся толпа беженцев поплелась в село. Но фашисты заняли их дома, из окон выставив орудия.  Возле порога валялись снопы ржи, которые Мария с мамой притащили на быках за день до прихода фашистов. И снова дорога в никуда. Горели хаты, полыхали села. Смерть и голод окружили их плотным кольцом. Как они выжили, одному Богу известно.  

Так выживали в те суровые годы дети войны. Большинство из них не дожили до 76-летия Великой Победы. Но родные и земляки помнят их имена, рассказывая о пережитых ими испытаниях своим детям и внукам.

Инна ШЕПИТЬКО