Не та мать, что родила, а та, что вырастила. Согласитесь, с этим не поспоришь. Сколько в послевоенные годы было примеров бескорыстной преданности, самопожертвования и героизма женщин, которые воспитывали и вырастили своих и чужих детей, не разделяя их на «родные – неродные». Все мои. Любой палец режь – все больно.

…В свой дом Марию Платоновну Гречко Григорий привел после сорока дней, как умерла Оля, его жена, родившая ему двух сыновей и трех дочерей. «Шли пасхальные дни, вспоминают дети, - в дом набились, именно набились, по - другому не скажешь (домик был маленький), соседские дети – человек пять, нас пять и двоюродных братьев и сестер четверо. Вот такой ватагой носились мы по комнатам. А двоюродная бабушка даже не пыталась нас угомонить – бесполезно было. После смерти мамы она жила у нас, присматривая за нами, помогала отцу управляться, поддерживала порядок в доме. И вот среди этого шума и гама мы услышали, как неожиданно громко залаял Букет. Тут же умолк, радостно взвизгнув. Мы тоже замолчали, удивленно посмотрев друг на друга. Дверь распахнулась, и пред глазами отца и его спутницы, с которой он вошел, предстала картина, где полтора десятка человек застыли в недоумении. «Вот мои дети»,- сказал отец. – «Что, все?». – «Да нет же, только пятеро»… Друзья тихо и очень быстро покинули дом, а отец стал «отбирать своих», заметно нервничая. «Она будет вам матерью»…

Мария нам понравилась сразу. И как могло быть по-другому, если всем раздала угощения – шоколадные конфеты, диковинные в ту пору.

Целая жизнь прошла с тех пор, а я, возвращаясь в тот день, часто думаю: «Как она, молодая женщина, не испугалась оравы чужих детей и трудностей, которые пришлось ей пережить с нами. Пошла на пять характеров, на пять душ детей, не в привычном значении количества, а именно на пять разных душ… У каждого из нас свой характер, свои мысли и чувства.

Отец, можно сказать, оставил нас на неё полностью. Работал водителем, причем безвылазно по командировкам. Это был 1957 год –восстановление народного хозяйства после войны.

Ну кто бы мог подумать, что с мачехой в наш дом вновь вернется смех, радость, тепло, любовь и счастье. Даже семнадцатилетний Володя, который учился в Ейске на шофера, почти что сразу стал называть её мамой. А она светилась радостью, видя наши улыбки, старалась угодить всем. У нас первых на улице появились настоящие железные ложки, с узорами, у каждого своя. Мария - ростовчанка, потому и говор у неё не наш, и песням своим, донским, научила нас она, мама. Это потом, повзрослевшие, мы поняли, что мама у нас появилась, когда Лидочке не было и семи».

С болью и страхом вспоминают сестры Алла, Люба и Лида, теперь уже сами бабушки, как однажды между отцом и мачехой произошла ссора. «Мужиков мало было после войны, а наш батько «прижил на стороне ребенка», да как потом выяснилось, и не одного. Узнав об этом, Мария расплакалась и тихо, но твердо сказала, что уходит…Мы же буквально вцепились в неё. Вой стоял на всю округу. И мы с тобой, мама...» Она бы и ушла, если бы не прикипела всем сердце и не полюбила золотые головушки да озорные глаза птенцов, которых с гордостью называла своими.

«Никто из нас никогда не думал о том, что она неродная, что мы не её. Похоже, отец тоже забыл об этом и жил-таки своей жизнью, а мы с мамой - своей. Ни разу не сказала, что устала или что-то у неё болит». «Каким был ваш дом?»- спрашиваю сестер. «Вы же понимаете, что такое пятидесятые годы? Благодаря маминым рукам и тому, что она держала огромнейшее хозяйство, где были утки, куры, гуси, свиньи, кролики, овцы, корова, благодаря тому, что она практически не спала, мы жили хорошо. Мы были сытыми и одетыми. «Вовну» (шерсть) с овец отец возил в Ейск, где валяли нам валенки. А о себе мама всегда говорила, что ей ничего не надо: «Вон после девчат доношу. Лишь бы у детей было». Не каждая мачеха позволит соперничать с собой повзрослевшим падчерицам, которые были хороши собой и, наверное, напоминали отцу его Ольгу».

«А любимчики у неё были?» Смеются: «Были! Лиду она называла «Мазанка». Ну, что-то вроде вкусного сладкого пирожка с начинкой. Да мы и сами, повторяя за ней, порой так её и звали. Как-то поручила она «вымазать доливку», а никому не хочется, вот и спихнули на младшую. Когда же пришла проверить, смех просто сорвал крышу. Стояла её «Мазанка» с «вихтыком» в руках, испачканная, хоть ею мажь. На полу сплошные разводы. А мама подхватила её на руки и понесла купать. Ну разве это мачеха?

В доме столько цветов! Их садила наша родная мама, а Мария Платоновна ухаживал за ними и пересаживала с такой любовью… Она нас часто водила на криницу по воду, где был «Чапаевский сад», туда вся окраина ходила – вода в ней была сладкая. Она и рассказала, что здесь на винограднике работала мама Оля. Отец здесь с ней и познакомился. Любил он её.

Быстро промелькнуло время, у нас появились семьи, дети, а теперь и внуки. С таким трепетом и физическим облегчением воспринимала она их рождение. Они же платили ей своей любовью, называя бабуней. Младший брат, Гриша, жил со своей семьей в родительском доме. Мама и отец всегда ждала в гости всех нас. Как часто теперь мы вспоминаем её соления бочками: огурцы, помидоры, арбузы, яблоки. И еще, было у нас в семье ею заведенное правило – в воскресенье, после обеда, никто не работал, и мы приходили к ней в гости. Да не просто поесть и пообщаться, а поиграть в лото.

Умерла она в позапрошлом году, прожив почти девяносто три года. На двадцать лет пережила нашего отца. К ней, к своей мамочке, бежали мы за советом и помощью, спешили порадовать её успехами и посмотреть в материнские глаза. Она всегда наставляла и просила, чтоб мы не ссорились, жили дружно и мирно и ничего меж собой не делили».

Своих детей у Марии Платоновны не было. Но настоящей матерью стала двум сыновьям и трём дочерям, вынянчила одиннадцать внуков. У неё подрастают семнадцать правнуков. Вот такая мачеха. Вот на сколько душ она разделила любовь своего сердца. Не та мать, что родила, а та, что вырастила.